«Сербии придется ввести санкции против России из-за сильного давления Запада. Момент, когда Белград будет вынужден сделать это, скоро наступит», — заявил президент Сербии Александр Вучич». Да что же это такое: не успели в Кремле подготовить жертвенный алтарь для сербских партнеров, как жертва отменилась. Отчего же? Возможно, в который раз сработало нехитрое правило эпохи капитализма, но хитрое и невыученное — для самонадеянных автократов. В мире доминируют сильные и авторитетные, способные предлагать окрестным странам выгодные союзы, проекты, условия сосуществования.

Как определить сильного? Очень просто — с ним считаются, и к нему уходят от слабых. Российский электорат (впрочем, как и одурманенные собственный многолетней пропагандой российские руководители), подобно его прародителю — советскому, даже не подвергает сомнению теорию о противостоянии США и России, всерьез считая оппонентов либо равными друг другу, либо (в особо запущенном случае) наделяют РФ ролью мирового гегемона. Однако не бывает мировых гегемонов, от которых отворачивается и маленький балканский союзник, и некогда «карманные» страны Средней Азии. Впрочем, как и не могут всерьез состязаться между собой страны с таким разрывом доли в мировом ВВП. Для Америки Россия, скорее, тянет на ресурсную зону истинного конкурента — Китая. В нынешней ситуации роль России еще более незавидная. Но, однако, не настолько, как полагают сторонники теории «Путин падет прямо сейчас, завтра Россия развалится». Это две крайности, где истина, как это водится, посередине.

Бытует мнение, что значительное ухудшение экономической ситуации в законсервированной диктаторской стране, случившееся на фоне экономических санкций и разрыва международных отношений, неминуемо приведет к падению диктатуры. Ибо жизнь становится все беднее, тоскливее и опаснее (рост преступности на фоне нищеты и, как следствие, дискредитация мифа о стабильности — а это для российской власти куда страшнее, чем дискредитация вооруженных сил), а значит, начнется как и раскол среди элит, так и раскол между властью и ее кухонным патриотическим электоратом. Чем дольше длится эта война, тем очевиднее трещины и надломы в фундаменте путинской мифологии. В частности, как мы неоднократно упоминали, разрушение центральной скрепы — мифа о незыблемом и несокрушимом положении нефтегазовой державы.

С 5 февраля вступило в силу эмбарго на поставки российских нефтепродуктов на ключевой рынок — Евросоюза, на который приходилось более 40% продаж. Заменить этот рынок невозможно. 6 февраля Министерство финансов Российской Федерации дает предварительные оценки по объему доходов в российский бюджет. Доход оказался на 35% ниже, чем за аналогичный период 2022 года. Объем расходов же вырос на 59% по сравнению с январем 2022 года и составил 3,117 триллиона рублей.

Изучаем российскую бухгалтерию дальше: нефтегазовые доходы составили 426 миллиардов рублей и снизились к январю 2022 года на 46%. Сам Минфин связывает это со снижением репрезентативности котировок цен на нефть марки Urals и сокращением экспорта природного газа. Прибавьте сюда месяцы санкционного давления, нацеленного именно на нефтегазовую отрасль, нож в спину от «братьев» на Востоке и бессмысленность российских же контрсанкций (не просто так Путин все же разрешил расчёты в иностранной валюте с покупателями из так называемых «недружественных стран», провалившись на поприще энергетического шантажа).

Даже, опять-таки, с учетом того, что далеко не все европейские политики отличаются принципиальностью, маневрируя между большим сочувствием Украине и закупкой российских ресурсов через «прокладки», все это уже нанесло ощутимый ущерб путиномике.

Вышеперечисленные факты как бы намекают: дела у Кремля весьма и весьма печальны. А там, где ущерб путиномике, там с минуту на минуту крах путинизма?

Следом за сдувающейся экономической базой, согласно логике событий, сдуваться должны и все остальные сферы жизни государства. А затем, лишённый опоры, зашатается и сам режим. Или не зашатается? История даёт нам весьма противоречивые примеры того, как санкции влияют на шансы того или иного правительства лишиться власти — или же остаться при таковой. Однозначным примером успешности санкций можно считать падение коммунистического режима Сальвадора Альенде в Чили.

После того, как Альенде национализировал принадлежащие американским компаниям медные прииски, США были вынуждены ввести ряд санкций, включая и эмбарго на ту самую медь, являвшуюся важнейшей статьёй чилийского экспорта. Стремительно ухудшающаяся экономическая ситуация, вызванная как эмбарго, так и неэффективными популистскими мерами самого чилийского правительства, привела к бурному росту недовольства среди широких слоёв населения. В стране регулярно вспыхивали многочисленные протесты и забастовки, парализуя и без того ослабленную санкциями экономику. Следом за протестной активностью последовала и вооружённая борьба. Ультраправые боевики Националистического фронта «Родина и Свобода» развязали партизанскую войну против коммунистического правительства, атакуя левых активистов и устраивая многочисленные акты саботажа и диверсий.

Апофеозом деятельности «Родины и Свободы» стали убийства лояльных Альенде армейских руководителей, включая главнокомандующего ВС Чили Рене Шрайнера. Смерти высокопоставленных сторонников Альенде окончательно склонили чашу весов в пользу противников режима, занявших главенствующие позиции в армии. Итог хорошо известен: 11 сентября 1973 года в Чили произошёл военный переворот, в ходе которого коммунистический режим пал, а сам Сальвадор Альенде застрелился из подаренного Фиделем Кастро автомата Калашникова. Хотя пример Чили выглядит весьма вдохновляющим, всё же есть одно веское «но»: режим Сальвадора Альенде не являлся диктатурой в полном смысле этого слова. Альенде стал президентом не в ходе революции или переворота, а в результате выборов. Правил он сравнительно недолго, и всей полнотой власти в стране обзавестись не смог, не захотел или же не сумел. Влияние же экономических санкций и торговых эмбарго на режимы по-настоящему авторитарные и тоталитарные носит куда более спорный характер.

Так, например, Иран находится под действием санкций уже более 40 лет, но власть аятолл, пусть на данный момент и не столь незыблемая, всё ещё держится. Не помогли санкции сбросить и режим «боливарианского социализма» в Венесуэле — напротив, ухудшающаяся экономическая обстановка вынудила бежать из страны множество людей, в основной массе нелояльных Мадуро. Что поспособствовало, скорее, укреплению его власти.

Режим остался жив даже несмотря на то, что туалетная бумага стала куда более ценной валютой, чем венесуэльский боливар — и это, увы, даже не преувеличение. Но, пожалуй, самым весомым аргументом в копилку тех, кто не считает санкции инструментом смещения диктаторов, является баасистский Ирак. Оккупировав в 1990 году соседний Кувейт, Ирак попал под действие полного торгового эмбарго, за считанные годы сделавшие страну одной из беднейших в мире. Правительство оказалось не в состоянии поддерживать работу даже школ и больниц, а треть иракских детей на момент осени 2000 года систематически страдала от недоедания. Но коллапс социальный отнюдь не привёл к коллапсу политическому. Саддам Хуссейн не только продолжали властвовать вплоть до своего свержения американскими войсками в 2003 году, но и обеспечивал себе весьма роскошное существование, подкупая иностранных политиков и продавая нефть с помощью разнообразных «серых» схем. Полагаем, кое-что из этой истории хорошо узнается и в 2023 году.

Посему не стоит строить иллюзий, что ощутимые трещины в путиномике равно скорое крушение всего путинизма — от фундамента до прогнившей крыши. Данные примеры, скорее, вновь возвращают нас к урокам, что не были выучены с советских времен (и будут ли выучены вообще?). Нельзя кормить диктатора, когда он совершенно не скрывает своей диктаторской сути — устраивая репрессии против собственного населения и покушаясь на благополучие соседнего. Дешевые энергоресурсы и рукопожатость откровенных людоедов на международной арене — равно грядущие войны, развязанные тиранами, почувствовавшими свою безнаказанность во времена той самой рукопожатости и сытости. Разрыв международных связей и суровые санкции были необходимы еще в 2014 году, когда путинизм прощупал мировую реакцию на аннексию украинских территорий. Толерантность к завоеваниям «маленьким» открывает врата большой войне, лояльность к тиранам в обмен на бюджетную нефть — стоит десятков тысяч жизней. Прибыль или принципиальность, сиюминутное обогащение или затяжные экономические проблемы вкупе с миллионами беженцев в Европе — из-за очередной бесчеловечной войны?

На вопросы стоит ответить предельно честно, принципы взаимодействия с диктатурами — выучить, как дважды два. Дабы история более не повторялась.

Поделиться
Комментарии