Роль папы Андре исполняет лауреат Литовской национальной премии, актер театра и кино Витаутас Анужис.
В. Анужис в Вильнюсском старом театре (быв. Русский драматический театр Литвы) создал одну из самых важных своих ролей – роль отца, правителя, короля Лира («Король Лир» Уильяма Шекспира). Сегодня актер принял новый вызов – сыграть отца, страдающего от старческой деменции и балансирующего на грани забвения и реальной жизни, гнева и любви к своим дочерям, и, наконец, жаждущего вырваться из лап болезни, упасть в объятия матери, попасть туда, где его дом, где начало всех начал.
- В Вильнюсском старом театре Вы создали не одну запоминающуюся роль. Сегодня Вы возвращаетесь с ролью Папы. Вы сразу согласились на предложение режиссера?
- Я сразу принял предложение, потому что я отлично знаком и с автором, и с пьесой. Эта роль Папы исключительная – одна из тех ролей XXI века, с которой мало кто сегодня может конкурировать. Для меня эта роль как подарок. Флориан Зеллер – творец, оказавший влияние не только на французскую, но и на всю европейскую драматургию. Поэтому у меня в принятом решении не было никаких сомнений. Тем более, что роль предложил режиссер Йонас Вайткус.
- Неизбежно возникает вопрос – знакома ли Вам старческая деменция или болезнь Альцгеймера? Может быть, Вы сталкивались с ней в своем ближайшем окружении? Что помогает Вам, как актеру, открыть персонажа, блуждающего в лабиринте болезни?
- Лично я не сталкивался с этим недугом, но, конечно, знаю о нем. Этот спектакль – не об эпикризе болезни. Потеря памяти – это тема для глубоких размышлений. Как для отдельного человека, так и для общества. По мере того, как индивид теряет способность помнить, приходит в упадок и само общество – не знающее, избегающее знать о своем прошлом, такое общество заболевает и его силы слабеют. Волевые связи с прошлым и связи с будущим, которое предвидит творческий человек, помогают нам развиваться и правильно оценивать настоящее.
Моего героя Андре беспокоит то, чего он не знает, новое состояние, которое он не понимает. Он пытается понять, и, приблизившись к этому пониманию, изо всех сил стремится освободиться от этой новой обрушившейся на него реальности. Борется. Мы боимся того, чего не знаем, а, испугавшись, бежим или боремся. Мы находим гармонию в воспоминаниях или в последнем акте нашей жизни, надеясь на лучшее Там...
- В спектакле показаны отношения между родственниками и больным отцом... Какие еще проблемы Вы бы выделили в пьесе? Умеют ли герои принимать старость?
- Тема жертвенности и любви к ближнему раскрывается через дочерей, одна из которых погибла в автокатастрофе, а другая живет рядом с отцом. Как мы можем пережить страдания, если мы к ним не готовы? Каждый из нас хочет жить спокойно. Когда нас что-то беспокоит, то мы отталкиваем от себя человека или неприятную нам ситуацию. Старость некомфортна. Особенно для того, кто живет рядом с ней. Молодой человек не думает о том, что наступит его очередь, и его повезут на саночках в лес... Сократ сказал: «Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре». Как может старик-инвалид жить в позоре? Это ужасное преступление – поднять руку на самого себя, на жизнь, которую тебе подарили! И как жить в позоре молодому человеку? Отказаться от отца – это ведь тоже преступление. Всем хочется жить свободно и счастливо! Жить... для себя!
- Через отношения между отцом и дочерями раскрывается сама история – два мира, две параллели, отделяющие реальность от потустороннего мира. Для дочери Анны болезнь отца – это рушащийся мир, с которым она не может совладать. Для ее отца Андре погибшая дочь Элиза – это свет, к которому он стремится в своей жизни. Как Вам, как персонажу, удается на сцене создавать связь с партнерами-дочерьми?
- Люди из прошлого часто бывают более живыми, любящими, ценными, важными, чем живые, пусть их уже и нет рядом. Вы живете с ними, как с поэзией, которая тоже нематериальна. Действие поэзии более реально, чем поход в супермаркет. Связь отца с погибшей младшей дочерью вдохновляющая, это его убежище от реальной жизни. Старшая дочь заботится об отце, но не получает ни награды, ни благодарности. Мне вспоминается библейская история о возвращении блудного сына: сыну, который делал всю работу по хозяйству, отец не разрешал зарезать ягненка или открыть вино, чтобы повеселиться с друзьями, но, когда блудный сын вернулся, отец обнял его, расплакался, радуясь его возвращению.
- В 2016 году Вы были удостоены Национальной премии за современность классической школы актерского мастерства. Этот спектакль, наоборот, современный, а ситуация классическая, известная многим из нас. Театральный язык этого спектакля современен или режиссер ведет актеров по классическому пути?
- Если между действием и зрителем в зале зарождается вера, если зритель верит в то, что происходит на сцене, то для меня это современно. Живой обмен верой между сценой и зрительным залом важен – одно питает другое. Тогда эмоциональное и интеллектуальное воздействие позволяет пережить созданный энергией режиссера и автора катарсис. Современность часто путают с модой. Да, мода в театре есть. Если она служит целям повседневной актуальности, уличной узнаваемости или скандальной интерпретации и становится почти содержанием спектакля, то она действует как быстрая и нездоровая пища, но, к счастью, на очень короткое время. А когда мода усиливает содержание, не становясь им, она может быть прекрасной и чрезвычайно ценной. Для меня интересно не новое, а вечное. Мода способна породить стадо, выбирающего направление, основываясь на выборе масс. Но этот выбор не всегда верен. Как сказал Ибсен, большинство никогда не бывает правым...
- Нужно ли говорить на сцене о проблемах, которые обычно остаются в семье, за закрытыми дверями?
- Каждый свободен выбирать говорить ему о неудобных вещах или нет. Я не верю ни в какие инструкции о том, что надо делать и чего не надо – это не ваше дело! Это моя жизнь и моя ответственность. Если в семье случилась беда, то это дело семьи, они сами решают. Конечно, они будут говорить об этом, но между собой. Если захотят, будут говорить с родственниками, другие могут выступать на телевидении, но это личное дело каждого. Мы слишком часто вмешиваемся в жизнь свободного человека, давая ему указания. Кому-то кажется, что он знает, как другой человек должен себя вести... Но каждому нужно лишь напомнить, что учиться полезно, что ему необходимо знать лишь фундаментальные истины о добре и зле. А все остальное человек сделает сам. Все, что захочет.
- Вы не в первый раз работаете с режиссером Йонасом Вайткусом. Облегчает ли это задачу? С какими трудностями Вы столкнулись сейчас?
- Это мой десятый спектакль с режиссером Й. Вайткусом. С ним всегда очень интересно работать. Большие роли – это всегда вызов. Говорят, не бывает маленьких ролей, бывают только маленькие актеры. Демагогия. Есть маленькие роли. И есть большие актеры, которые играют маленькие роли. Честно выполняют свою работу, потому что это нужно спектаклю, театру. Конечно, есть маленькие роли, которые созданы совершенно, как жемчужинки. Они часто становятся мощным зарядом для актера в будущем при создании значительной роли. Важно быть вместе с режиссером: анализировать пьесу, изучать роль, участвовать в первых репетициях. Вы чувствуете режиссера, а он чувствует вас. Но на последних этапах, уже двигаясь к финалу, взбираясь на вершину горы роли, остается только актер. Один. Могущественный. Абсолютно уязвимый. Все режиссеры работают по-разному. Й. Вайткус из тех режиссеров, которые работают с актером. Он умеет и хочет это делать. Таких режиссеров мало.
- По этой пьесе снят фильм, а исполнитель главной роли Энтони Хопкинс был удостоен премии «Оскар»... Необходимо ли актеру смотреть фильмы, другие спектакли, если это связано с его работой?
- Да, я посмотрел фильм, как только он вышел. Отличный актерский состав, отличный фильм. Но это роль в кино, это – не театр. Это совершенно другой процесс. А. Хопкинс – один из самых ценимых мною актеров. Я не боюсь смотреть другие работы. Вы ведь не настолько глупы, чтобы пытаться делать то же самое. А смотреть работы другого актера, как он создавал роль, что он понял, совсем неплохо. Я стараюсь охватить творческое поле актеров. Постоянно слежу за процессом. Знаю контекст.
- В одном из своих интервью вы упомянули, что одним из критериев оценки спектакля для вас является ощущение звукового ряда. Чувствуете ли вы его в этом спектакле?
- Звуковой ряд рождается во время репетиций. Это не имеет ничего общего с музыкой. Если звуковой ряд появляется, то он и остается, становится залогом хорошего спектакля. Спектакль, в котором есть внутренний звуковой ряд, начинает жить своей собственной жизнью. Он не дает спектаклю испортиться, помогает актеру поверить в происходящее на сцене.
- Этот спектакль – не легкая прогулка... Почему зритель должен идти на спектакль, который обнажает старость и ее темные стороны?
- Этот спектакль дарит свет через страдания и веру. Речь идет о безумной воле к жизни! Герой цепляется за свет – он хочет света для своих детей, для своего дома, для себя. «Я хочу к маме, я хочу домой», – кричит Андре. Присутствие любимых людей и наличие времени, когда мы еще осознаем себя и любимых людей, есть величайшее сокровище. Райнер Мария Рильке писал в одном из стихотворений: «...падучие звезды! Мы ничего не умножим, куда б ни упали, какой бы новой звездой! В мирозданье давно уж подсчитан итог. Но и уменьшить не может уход наш священную цифру: вспыхни, пади, – все равно ты вернешься в начало начал...» (перевод Т. Сильман). «В каждом человеке есть солнце, только не мешайте ему светить», – говорит Сократ. Папа Андре – это солнце, светящее в моменты, когда его сознание просветляется. Для него эти моменты абсолютно драгоценны, как и для каждого человека.
